Иисус и зомби
— … и, как говорится, аминь! — Учитель закончил проповедь и спустился с импровизированной трибуны, сложенной из мешков с горохом. Только сейчас, в кругу близких, он позволил себе слабость: вытер испарину и поморщился на солнце.
— Жарковато, — буркнул и тут же, забыв о невзгодах, размашистыми шагами заспешил навстречу своему ученику.
Иуда дождался, пока Учитель поравняется с ним, и пошел подле.
— Как они? — ради приличия спросил кариотец, хотя ответ витал в воздухе.
— Радуются.
— Вы счастливы? — вопросил Учитель у толпы.
— Счастливы, — ответил он тут же на свой вопрос.
* * *
Учитель расположился под раскидистым фиговым деревом, в теньке, и принялся жевать финик. Вздрогнул, затравленно оглянулся, подавил вздох:
— Ждете проповедь, — не спросил, а констатировал. — Моя сегодняшняя проповедь о том, что если кумир миллионов сошел с дороги за третьим перекрестком, по-турецки сел на травку и принялся за финики, оставив хлеб с медом на второе, то, весьма вероятно, здесь и нет никакого скрытого смысла.
— Не поверят, Учитель, — пробормотал ошарашенный Иуда, — я сам-то не верю.
* * *
— Любимые дети мои! Ешьте хлеб — плоть мою и пейте вино — кровь мою. А то, смотрю я на вас, смотрю… Если в нужную сторону не направить — рано или поздно за меня приметесь. Лучше сразу оговорить эрзацы.
* * *
— Пора, Учитель?
— Иди отсюда, Иуда, иди.
* * *
Как-то Учитель встретился с другим проповедником.
— Почему ты говоришь о спасении и душе, но ни слова о мозгах? — спросили его.
— А что, надо? — искренне удивился Учитель.
* * *
Весенний погожий денек, солнышко разогнало тучи и изрядно припекает. Учитель приметил, именно в такую погоду проповеди принимаются особенно восторженно. Но до поры до времени не задумывался, почему.
* * *
— Учитель, ты функция. Ты отлично делаешь одно, но ни бельмеса не смыслишь в другом. Оставил бы нам, маркетологам…
— Ты диавол во плоти, Иуда.
— Нет, и ты, Учитель, это отлично знаешь. Будь я в душе злым, стал бы ты держать меня подле себя? Я нужен тебе для Каиафы и вообще. Ты уникум, но оглянуться на паству тебе не под силу. Только глянь на них. Разуй глаза. Ф-фу, мясо!
— А ты, Иуда, не мясо?
— Я тоже, — легко согласился Иуда. — Только я осенен твоим сиянием. Заразно, знаешь ли.
— Хочешь сказать, вы недостойны меня?
— Хочу сказать, ты положительно невозможен в объективной реальности.
— Пошел вон.
* * *
— Учитель, только честно, в Господа-то ты веруешь?
— Пошел, повторяю, вон.
* * *
— Учитель, я — это тоже ты. Я твоя расчетливость, Учитель. Твоя приземленная сторона.
* * *
— Знаешь, Иуда, что такое абсолютная… вселенская… космическая пустота в душе?
— Боюсь даже представить, как я себе такое представляю.
* * *
— Учитель, я тут снова задумался по поводу того вопроса о твоей вере в Господа.
— Во-он!
* * *
— Слушай, Иуда, а здесь вообще кто-нибудь умеет разговаривать? А то только ты да я, ты да я. Ну, еще тот пророк.
— Конечно, умеют. Стоит тебе только захотеть, и кто угодно заговорит.
— Этого я и боялся.
— Ты же и хотел, чтобы я это сказал.
— Понятное дело.
* * *
— Я устал проповедовать, — сказал Учитель и, слез с камня, откуда его было хорошо видно. — Пойдем, Иуда.
— Че он там сказал? — изумились в глубине толпы.
— Он устал, — пересказали первые.
— Куда это он делся? Отчего не видать Учителя? — допытывались задние ряды.
— Хроническая усталость. Миокард. За врачами уже отправились в Вифанию, — с каждым мгновением новость становилась все более и более сенсационной.
* * *
— Ну, что, Учитель, пора?
— Пора, Иуда, Синедрион ждет.